|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Страна ЛукинПисать о писателях – это не то же самое, что снимать о кинематографистах. Лица не видно, голоса не слышно, один текст. Типа: пустой молчаливый экран и титры. Автор спрятался за текстом, текст частоколом торчит между ним и читателем. Охраняет частную жизнь и личность творца от посягательств со стороны. Это один случай. Другой вариант: текст, вроде бы, такой же, во всяком случае, буквы те же. Но выглядит он не как частокол, а как, скажем, столик в открытом кафе, за которым автор и читатель под кофе и сигареты с непередаваемым воодушевлением трындят о том, что им обоим не на шутку интересно. Читаешь буквы – и видишь голос, слышишь лицо. Осязаешь личность. Испытываешь полноценное и ничем не смятое удовольствие от общения... [Дальше - больше]
|
Живые машины времени,
|
Число Человека...Пожалуй, стоит поддаться соблазну и устроить небольшую идеологическую провокацию. В конце 1990-х появились публикации, авторы которых препарировали романы Дяченко на предмет выявления "цельности" описанных в них миров. Цельность никак не выявлялась. Одно авторское допущение упорно вступало в противоречие с другим, и оба эти допущения благополучно не оказывали никакого влияния на развитие сюжета. Рациональная логика громко страдала. Авторы работ из-за этого чувствовали себя очень неуютно и обвиняли Дяченко в небрежном обращении с собственными мирами. Читая эти работы, я с удивлением ловил себя на том, что, с одной стороны, опровергнуть предъявленные Дяченко обвинения не представляется возможным, а с другой - что авторы публикаций ошибаются в какой-то очень фундаментальной посылке. Пожалуй, я теперь знаю - в какой... [Дальше - больше]
|
Дэвид Лассер,
|
Терри Гиллиам
|
Гений незаметного спецэффекта
|
Тень, которая знает...С Тенью все еще не было никакой ясности. Предполагалось, что это главный герой приключенческого детектива, мистическая фигура, существующая на зыбкой грани между законом и преступлением. Но за какую сторону он играет? Если на стороне закона, то почему такая загадочность? И как обосновать его зловещий таинственный голос? А этот шелестящий смех, совершенно не подходящий для положительного персонажа? Чем больше Уолтер Гибсон вдумывался в поставленную перед ним задачу, тем больше его пленяла тайна, окутывающая Тень. Черт побери, подумал он, а если эту тайну не открывать вовсе? Сделать так же, как делают опытные маги, которые могут объяснить публике секрет фокуса так, что только еще больше ее заинтригуют и запутают... Это был ход: показывать тайну только снаружи, и не показывать, как она выглядит изнутри. С этим можно было играть... [Дальше - больше]
|
Сталкер Темной СтороныНачнем, пожалуй, с портрета. Александр Щеголев, как сказал о нем Александр Житинский, "внешне на писателя не похож. Его можно принять за провинциального учителя ботаники, а еще больше он похож на петербургского чиновника начала прошлого века, какого-нибудь титулярного советника, о каких Гоголь писал: востроносенький, на носу очки, тщедушный и задерганный жизнью" . Он возрос в болезненном шелесте ленинградских дождей. И первый его рассказ, который мне довелось увидеть опубликованным, назывался "Дождик". Тот рассказ был включен в одну из немногих подборок произведений членов ленинградского (тогда еще ленинградского) семинара молодых писателей-фантастов под руководством Бориса Стругацкого, прорвавшихся на страницы небольших литературных журналов – "толстые" центральные журналы подобные попытки прорыва тогда бодро отбивали. Впрочем, сейчас они делают это с не меньшим успехом... [Дальше - больше]
|
Томас Альва Эдисон и кино
|
Король Страны СновиденийВ 1895 году он прочитал "Тысячу и одну ночь". Арабские сказки произвели на него сильное впечатление: пятилетний ребенок объявил домашним, что принимает ислам и называть его отныне следует Абдул Алхазред. Через четверть века это имя скользнет в мир из рассказа "Безымянный город", а чуть позже навсегда окажется связанным с одним из самых мрачных творений человеческой фантазии – "Некрономиконом", мифической книгой, в существование которой благодаря Лавкрафту и его последователям верят сейчас слишком многие... Следующим сильным литературным впечатлением для маленького Говарда стали детские адаптации "Илиады" и "Одиссеи". В ноябре 1897 года он записывает первое свое произведение, сохранившееся до наших дней – "Стихотворение об Одиссее", 88-строчное переложение поэмы Гомера. Кроме классики, в домашней библиотеке была довольно широко представлена и вполне современная литература. Биографы Лавкрафта один за другим пересказывают историю о том, как однажды миссис Лавкрафт обнаружила, что ее семилетний сын читает "Остров доктора Моро" Герберта Уэллса, просмотрела несколько страниц и, убедившись во вредоносных качествах этой книги, швырнула ее в камин. Если история эта действительно имела место, она может означать, что в семейная библиотека пополнялась совсем свежими изданиями – действие апокрифа разворачивается в 1897 или в 1898 году, а "Остров доктора Моро" вышел впервые в Великобритании в 1896... [Дальше - больше]
|
Фэнтези и историческая прозаБеседа с Еленой Хаецкой и Марией СеменовойСергей Бережной: Мария Васильевна, чем был вызван ваш интерес к истории славянской и истории европейской? Мария Семенова: Да я даже не знаю – чем именно, он всегда у меня существовал. Ну, а каким образом я начала "переползать" ближе к фэнтези... Просто мне всегда казалось более интересным писать не о великих исторических событиях, а о том, почему люди того времени действовали так, а не иначе, как они на жизнь смотрели, как они мир себе представляли. И чем больше я углублялась в тогдашнее мифологическое мышление, тем больше понимала, что писать исторический роман, исходя только из политико-экономических соображений, как нас в школе учили, невозможно. Потому что мифологическое мышление настолько мощно влияло на человека, настолько оно определяло его поступки, которые современная логика объяснить совершенно не в состоянии, что там реально проявлялось влияние богов, мистических сил и так далее, потому что когда человек во что-то верит, как в каменную гору, то это что-то становится объективной реальностью, данной ему в ощущениях. На эту тему я могу говорить долго и приводить примеры... Ну а дальше, наверное, сыграла моя личная трусость. Потому что, сколько бы не влияло мифологическое мышление на поступки персонажей в каком-нибудь историческом романе, я не могу написать о реальном человеке, живущем в реальном историческом пространстве, что ему явились боги, леший из лесу вышел, или он с водяным общался. Хотя в те времена это было и обычное дело – хотя сам человек этого и не видел, но вот, скажем, дядя его с водяным точно разговаривал и об этом рассказывал... Не могу я вот так просто об этом написать при исторически реальных местах и событиях, вот поэтому я и придумала такой отдельный мир, где все так оно и есть – что если там какая-то лужа, то в ней совершенно точно живет водяной. И мне это показалось гораздо более интересным, чем писать, скажем, тысяча первый вариант Куликовской битвы. Вот, такова моя история... [Дальше - больше]
|
Дж. Аллен Сент-Джон:
|
Писатели отечественные
|
Писатели зарубежные |
Барды
|
Актеры и режиссеры
|
Рекомендую:Hазвание, вроде бы, совершенно неудачное - "Дневник Мастера и Маргариты". Hикогда мне не была близка идея, что Булгаков вывел себя в образе Мастера, и уж, тем более, Елену Сергеевну в образе Маргариты... Hо временами, читая "Дневник...", я испытывал столь острое чувство узнавания, что поневоле стал воспринимать "последний закатный роман" М.А. гораздо ближе к исторической реальности - такой, какой она предстает в опубликованных в этой книге письмах и дневниковых записях Булгаковых. Какая это была жизнь! Hа какие большие и мелкие компромиссы приходилось идти Булгакову и его близким, и как часто и как горько они судили себя за это. Время. Какое жгучее и мёрзлое, патетическое и низкое время выпало на их долю... Дневники читаются как военные сводки. Прошедшие десятилетия оставили нераскрытыми многие загадки этого времени и этой жизни. Я вздрогнул, увидев в дневнике Елены Сергеевны свою фамилию. Комментарий не проясняет, кто же был этот Бережной, и почему таким восклицанием отмечено его появление в записях. Впрочем, долой! Hе о нем книга - о Писателе, о времени, в котором сходились в одной комнате Булгаковы и Ахматова, Булгаковы и Шостакович, Булгаковы и Сент-Экзюпери. Лица, лица, лица... С некоторыми и меня сталкивало - вот Сергея Михалкова, квартира которого была этажом выше булгаковской, я как-то мельком встретил в издательстве... Hеужели с тех пор прошло так немного лет? Hеужели это все так близко? Ведь кажется - глубокая история, а она - вот идет, с тросточкой... Иду к полке и беру "Театральный роман"...
История, рассказанная в этой книге, сродни "Истории рыцаря" из "Кентерберийских рассказов" Чосера. Конан Дойл родился в семье с древними дворянскими корнями, но рыцарем он сделал себя сам. Причем задолго до того, как ему был присвоен титул и он получил право именоваться "сэр Артур". У него были рыцарские представления о долге, о чести, о жизни и о творчестве. Он по-рыцарски относился и к женщине, которая родила ему детей, и к другой женщине - которую он нежно любил. Он был рыцарем и в литературе, и на войне, и даже за рулем автомобиля. Он вступался за честь Империи, за честь ее бывшей колонии, за честь оставшихся в живых и за честь погибших. Он прожил поразительную жизнь - так о нем рассказывают те, кто знал его. И его автобиография получилась именно такой: история поразительного пути, который был единственно возможным для прошедшего по нему Человека.
|
|