Материал был написан в 1996 году по заказу журнала "Если". Переработан по требованию редакции журнала и под названием "Время менять имена" был принят к публикации, он опубликован с абсолютно неприемлемыми для меня искажениями текста - читайте об этом подробнее в фельетоне "Самострел, или Дуэль с Цензоредом".

Отделение пятой ступени

Заметки о молодой русскоязычной фантастике

Представьте себе - сидите вы у телевизора и смотрите репортаж о пуске очередного космического корабля. Вот уже прошла команда "ключ на старт", вот грохнула в бетон реактивная струя, вот носитель уходит в небо... И голос за кадром: "...рысканье, вращение в норме... есть отделение третьей ступени..." Идет нормальное описание процесса. Сам процесс вы можете частично наблюдать на экране вашего ящика, частично воспринимать со слов сотрудника ЦУПа, который голосом интерпретирует данные телеметрии.

Так вот - не отпускает меня ощущение, что я и есть тот самый сотрудник ЦУПа. Телеметрия перед глазами. Только полет у нас какой-то странный. Отделяется ступень за ступенью, а выхода на орбиту все нет и нет. Собственно, он как бы и не предполагается вообще. Единственное, что мне, сотруднику ЦУПа, остается - это констатировать новое событие - новый этап - в ходе полета. И я говорю: "Есть отделение пятой ступени..."

Я веду репортаж о "полете" отечественной фантастики. Каждое новое поколение писателей отталкивается от опыта и наработок предыдущих поколений, приобретает набранную "старичками" скорость - и включает свои двигатели.

Именно это и произошло в нашей фантастике в девяностых годах. "Четвертое поколение", которому очень долго не давали включить двигатели их ступени (назовем ее для определенности тоже четвертой), наконец, сумело реализоваться и, начиная с заката восьмидесятых, летит в штатном режиме. Они издают книги, получают премии, высказывают неортодоксальные концепции - в общем, "полет нормальный".

Между тем, к тому же самому времени - к началу девяностых годов - к отделению была готова уже следующая ступень - новое поколение фантастов, представители которого по молодости своей не успели получить полной горстью горьких пилюль от стражей идейности из Госкомиздата, не испытывали неприязни к Гаррисону и Хайнлайну за то, что романы оных Гаррисона и Хайнлайна публикуются чаще и продаются лучше, не пытались привить читателю вкус к "странной" прозе и литературным экспериментам. Новые авторы сами были из них - из читателей. Они любили и чтили Гаррисона если не наравне со Стругацкими (Стругацкие для нашего читателя всегда были вне конкуренции), то наравне с Воннегутом (что, с точки зрения большинства более взрослых авторов, граничит с кощунством и безвкусицей). Они четко видели разницу между книгами Олдоса Хаксли и Урсулы Ле Гуин, но читали "Обезьяну и сущность" и "Левую руку тьмы" с одинаковым удовольствием. Для этого поколения вровень с книгами Стругацких встали "Властелин колец" Толкина и "Дюна" Херберта.

Пэтому совершенно не удивительно, что, когда авторы пятого поколения вошли в возраст осознанного творчества, они приняли на вооружение не только топор Раскольникова, но и бластер Хана Соло.

Книги этого поколения неизбежно будут восторженно приняты молодым читателем - потому что у читателя и у авторов "пятого поколения" общие литературные ориентиры и общий язык.

Для писателей "четвертой волны" читателями были их коллеги по семинарам - то есть, узкий круг блистательных интеллектуалов. Шансов на публикацию - то есть, выхода к широкой публике - у большинства из этих авторов не предвиделось. Да и публика была тогда иной, она воспитывалась на иных книгах...

Но времена изменились. Резко возросла доступность западной фантастики. Сместились политические акценты. Появился институт бестселлеров. Появилась возможность реально жить литературным трудом.

Грянул 1991 год.

Начало новых времен почти точно совпало со смертью Аркадия Натановича Стругацкого. Это была страшная потеря. Аркадий Натанович безмерно ценил в людях даже мельчайшие крупицы таланта, помогал чем мог - предисловием, рекомендацией, советом... Вряд ли даже он сам предполагал, как много людей называет его своим Учителем. Он был настоящей опорой для всех, кто жил в тогда еще советской фантастике.

И вот - этой опоры не стало.

Отечественная фантастика покачнулась, и, чтобы не упасть, сделала неуверенный шаг.

Или, если вернуться к образу многоступенчатой ракеты, включились двигатели новой ступени.

Так началась новая эпоха нашей фантастики - post Strugatskiem. Эпоха после Стругацких.

Было еще одно важное следствие этой мучительно горькой потери. После ухода Аркадия Натановича как бы пропал предел совершенства, к которому стемились многие и многие авторы. Маяк погас. Остались книги, но любые лоции быстро стареют. Нужно было идти вперед, но фарватер был не промерен.

Каждый автор вдруг оказался в положении первопроходца. Нужно было идти дальше, развивать достигнутое, искать новые возможности. Стало ясно, что есть масса тем, проблем и приемов, которые не попали в обойму Стругацких - и тем самым как бы сами собой приобрели полуофициальный статус "второсортного материала". Те, кто обратил внимание на это остоятельство, осторожно потрогали запылившиеся в забвении инструменты, взвесили их на ладони, поднесли к свету - и восхищенно ахнули.

Это был настоящий клад.

И, естественно, за него взялись именно те, кто только начинал свой путь.

Но и здесь не обошлось без исключений. Как братья Стругацкие определили лицо "четвертой волны" и исключительно органично вписались в ее контекст, так и у "пятой волны" нашлись свои предтечи в предыдущем поколении. Например, на стартующую пятую ступень исключительно удачно "пересел" Святослав Логинов.

Появление его романа "Многорукий бог далайна" буквально проломило для российской литературы окно в нетрадиционную фэнтези. Такой ломки стереотипов отечественная фантастика, пожалуй, еще не знала. Все наработки сказочной фантастики отринуты. "Сильмариллион" и "Бытие" замещены коротенькой легендой о сотворении далайна для существования в нем не человека, а антибога; человеку же отведена роль бесплатного приложения к оройхонам и тэсэгам. Никаких троллей, гномов и эльфов. Никаких хождений за Граалем. Только противостояние человека и божества, решенное одновременно в мифологически-возвышенном и реалистически-бытовом ключе. Сама основная посылка романа полностью оригинальна; жанр сказочной фантастики, погрязший в штампах, в перепевах Толкина и кельтских легенд, получил хорошую встряску. Да, "Многорукий..." местами громоздок; да, ему не хватает психологической глубины - но зато какое ощущение спертого воздуха, чувства несвободы, находящей единственное выражение в том, чтобы давить, давить, давить ненавистного Ёроол-Гуя, становясь его роком, его палачом, его рабом - рабом настолько, что жизнь вне клетки далайна уже невозможна...

Логинова роднит с "пятой волной" внимание и интерес к реалиям придуманного мира. Его далайн хорошо придуман и вкусно написан, что вообще характерно, скорее, для авторов именно нового поколения.

Другой автор, духовно близкий и "четвертой волне", и "пятой ступени" - Леонид Кудрявцев. С "четвертой волной" его роднит вычурность языка и сюжета, мощная культурная подкладка его произведений. С другой стороны, изобретательностью и парадоксальностью его повести чем-то напоминают раннего Роберта Шекли - но Кудрявцев существенно большее внимание уделяет психологии. Шекли моделировал Искаженные Миры для иллюстрации того или иного философского, психологического или социального тезиса. Герои Кудрявцева в Искаженных Мирах естественным образом существуют. Повести "Черная стена" и "Лабиринт снов" по количеству антуражных наворотов вполне сравнимы с "Координатами чудес" и "Обменом разумов", но если герои Шекли присутствуют в этих мирах, чтобы излагать парадокс за парадоксом, то герои Кудрявцева взыскуют любви. Или смысла жизни. Или справедливости. Но - именно взыскуют...

Несмотря на все эти навороты, свойственные сверхинтеллектуальной литературе, проза Кудрявцева каким-то непостижимым образом не становится элитарной. Его произведения в высшей степени читабельны (естественно, на мой вкус), и как автор коммерческий он вполне способен на книги громкие и успешные. Что же касается его работоспособности, то здесь тоже все в порядке - иногда хочется, что лучше бы он работал меньше и больше ценил свой труд (детская серия книг про роботов-трансформеров вполне могла бы принадлежать перу менее талантливого ремесленника).

В скобках: вообще, одной из отличительных черт авторов "пятой ступени" является то, что они без предубеждения относятся к писательскому труду. Это сильно способствует выживанию в условиях коммерческого книгоиздания.

И - наконец - перейдем к тем, кто определяет лицо "пятой ступени".

Роман Сергея Лукьяненко "Рыцари Сорока Островов" стал, безусловно, главной публикацией автора в течение первого пятилетия девяностых годов. Лукьяненко взял для этого романа антураж и героев, совершенно ясно ассоциирующихся с повестями Владислава Крапивина, и попробовал представить, что произошло бы с этими героями, попади они в совершенно не по-крапивински жесткую ситуацию. В общем-то, итог эксперимента был ясен заранее. Но роман оказался серьезнее и глубже, чем просто полемический выпад в адрес Крапивина. Лукьяненко глубоко понимает психологию подростков, его герои - это позитивная и реалистическая альтернатива крапивинским трубачам и барабанщикам, способным существовать только в более-менее идеальном эстетическом пространстве.

Новые романы Сергея Лукьяненко не заставят себя ждать. Трилогия "Лорд с планеты Земля" (пока из нее опубликованы только два первых романа - в сборнике, который практически недоступен массовому читателю), дилогия "Линия грез" и "Император иллюзий", романы "Мальчик и Тьма", "Осенние визиты" - все эти книги, даже не будучи еще опубликованы, стали чуть ли не самыми известными произведениями отечественной фантастики последних двух лет. Нет никаких сомнений, что все это увидит свет в ближайшее время и читатель сам сможет оценить разнообразие и прелесть таланта Сергея Лукьяненко.

Александр Громов исповедует редкую для нынешних дебютантов НАУЧНУЮ фантастику, о которой Борис Стругацкий не устает повторять, что она "больше ничего не может дать". Повесть Громова "Мягкая посадка", на мой взгляд, полностью опровергает этот тезис. Автору удалось ухватить проблему, которую невозможно решить никакими иными средствами, кроме как с помощью научной фантастики. До каких пор терпимо "отклонение от нормы" - биологической или социальной? Громов скрупулезно и исключительно достоверно воссоздает ситуацию, когда толерантность перестает быть оправданной, когда гуманизм ведет к глобальной социальной катастрофе. Новое поколение фантастов явно более прагматично, нежели шестидесятники. Они признают ценности этики, но они также четко видят границы применимости этических принципов. Если Стругацкие в романе "Жук в муравейнике" поставили проблему взаимоотношения социальной этики и социальной безопасности, то Громов в "Мягкой посадке" вполне реалистично смоделировал ситуацию, когда привычная нам социальная этика пасует.

Еще один автор, мощно заявивший о себе в жанре фантастики научной - Александр Тюрин. Его цикл "Падение с Земли" стал поистине первым в российской фантастике прорывом в контр-эстетику. Тексты Тюрина наполнены эпатирующими метафорами и образами, стилистика его нонконформистских книг несет явные отзвуки панковского вызова, окультуренного ровно настолько, чтобы читатель ясно понял, что автор забавляется, что если даже он и панк, то он панк разносторонне образованный, читающий и любящий "Одиссею" и "Улисса", "Евгения Онегина" и Евгения Замятина, стихи Иртенева и стихи Чичибабина.

Один из наиболее ярких дебютантов начала девяностых, бесспорно, Генри Лайон Олди - он же (они же) Дмитрий Громов (не путать с Александром Громовым!) и Олег Ладыженский. Начав карьеру с довально неровных, но неизменно интеллигентных и профессионально написанных повестей и романов цикла "Бездна Голодных Глаз", этот дуэт к 1995 году вышел на совершенно новый уровень мастерства, о чем свидетельствуют романы "Путь меча" и "Герой должен быть один". Это масштабные и очень амбициозные книги, органично сочетающие приемы фэнтези, магического реализма и отвлеченной прозы. В "Пути меча" они в духе более-менее отвлеченной фэнтези прослеживают эволюцию социума, в который привнесено извне понятие насилия. "Герой должен быть один" - яркий пример мифологической фантастики, где авторы мастерски решают вполне современные философские проблемы на материале античных эпосов. Рынок принял этих авторов очень доброжелательно - об этом можно судить, хотя бы, по тому, что в 1995-1996 годах у них было (или будет - к моменту выхода номера журнала с этой статьей) издано около десятка авторских книг.

И, поскольку мы обратили взоры свои на фэнтези, то совершенно невозможно не упомянуть такого автора, как Ник Перумов. Его стремительное восходжение из безымянных любителей Толкина в десятку самых популярных фантастов России стало одной из главных сенсаций последнего пятилетия. Пожалуй, если принять во внимание его работоспособность (в 1995 году изданы три больших романа в цикле "Летописи Хьерварда", переиздано переработанное пост-толкинское трехтомное "Кольцо Тьмы"), с точки зрения рынка коммерческой фантастики, это самый многообещающий автор из всех, кто дебютировал в начале девяностых.

Безусловным успехом можно назвать роман Марии Семеновой "Волкодав", по-настоящему открывший в отечественной литературе тему славянской историко-этнографической (и совсем не сказочной) фэнтези (моя рецензия на этот роман была опубликована в "Если" и добавить к ней мне практически нечего). Дебютная и, увы, посмертная книга Сергея Казменко подарила читателям несколько уникальных шедевров - таких, как повесть "Знак дракона" и рассказ "До четырнадцатого колена". Блистательно дебтировали романом-фэнтези "Привратник" Марина и Сергей Дяченко. Стильную и глубокую прозу Юлии Латыниной, Елены Хаецкой, Льва Вершинина и Далии Трускиновской отличают глубокое знание истории и подлинная культура слова. Прибавьте к этому романы выходцев из недр фэндома Андрея Легостаева "Наследник Алвисида" и Владимира Васильева "Клинки" - и картину можно считать практически завершенной...

Никогда до сих пор я не ждал с таким нетерпением новых книг и новых имен. Разговоры о кризисе и застое в отечественной фантастике закончились. Сегодня появления каждого нового автора - еще один шаг нашей фантастики по дороге славы. Еще один верстовой столб. Еще одна веха. Еще одна запись в летописком своде...

Впрочем, я не похож на Нестора-летописца. У меня нет его спокойной отстраненности от деяний нынешних "давно минувших дней". У Нестора было время для того, чтобы оставаться спокойным. У меня этого времени нет. На экран выдается все новая и новая телеметрия. Мне нужно вести трансляцию.

- Есть зажигание двигателей пятой ступени!

Сергей Бережной